А мужики вздыхают… Задумались, сидят молча…
И ещё долго, помню, кто-то помолчит-помолчит, да и нервно засмеётся, не веря самому себе:
– Ах-ри-не-е-еть… Валетов умер…
И я тоже сидел рядышком, помалкивал и вспоминал, как и все.
Мужики шептались:
– Вчера, б-блин… Вот… (поискал возмущённо взглядом) тут только… Ах-ри-не-е…
А я вспомнил, как действительно вчера, абсолютно здоровый и весёлый Валетов сидел с нами в столовой, шутил и смеялся. Несмотря на свои богатырские размеры, ел он аккуратно и вел себя всегда деликатно. Не признавал ругани, и другим делал замечания по этому поводу. А улыбка с лица его никогда не сходила, потому что со всех сторон ему всё время кричали:
– Виктор! Здоров!.. Вить!..
И он улыбался мягко, и кивал. И ему смеялись:
– Виктор Фёдорович! Как оно ничего?..
И опять кивок и улыбка.
И тогда я посмотрел на Валетова почему-то пристально и… не смог оторвать взгляда.
Совершенно отчётливо я видел, как задумавшийся Валетов стал медленно блекнуть, с лица его сошёл румянец, кожа стала серо-зелёной, сухой и тонкой, глаза застыли и заслезились…
Вы, наверное, испытывали уже такое, когда в плохом освещении уставшие ваши глаза вдруг теряют резкость, и предметы начинают плыть или двоиться? Вот, примерно, так же.
Я проморгался, встряхнулся, и всё стало как обычно.
…Событию этому я не придал особого значения, находя его странным совпадением, но через несколько дней возле своего дома я случайно наблюдал, как «Скорая» забирает на носилках бабульку-соседку.
И её лицо, так же, как и лицо Валетова, серело на моих глазах, увядая цветом в неестественный свинцовый оттенок.
Потом в доме были похороны, а я наблюдал из окна, размышляя, чего это со мною такое происходит? Мысли мои пацанячие метались из крайности в крайность, и неминуемо привели в постыдный восторг.
– Ни фига себе…, – думал я, краснея в душе от дурацкой фантазии на тему «… зн-намени-итый на весь мир предсказатель и маг Альбано Гасанидзе из Парижа и Сицилии, господа!…»
Об этом я ни кому не рассказывал и постоянно делал сам себе проверки.
К моему тщеславному удовлетворению, особенность моя (даже сейчас язык не поворачивается назвать её «дар»! ) работала даже тогда, когда я смотрел телевизор!
Я «предсказывал» смерть то одного, то другого артиста, и мама стала выказывать мне своё недовольство, поглядывая с опаской:
– Чего ты опять болтаешь всякую ерунду?!.. Алик!
– Да, вон, смотри, видишь у него какое-то лицо больное…, – отмазывался я, а потом «искал» по всем доступным каналам подтверждение своего прогноза.
Почти год я так «развлекался».
Даже фотографии «срабатывали»!..
И вот настал переломный момент, когда в автобусе я остановил свой проклятый взгляд на женщине с ребёнком:
– Пуся-пуся-пуся!.., – тихонько мурлычет маманька, носом зарываясь ребёнку ниже подбородка, щекочет, тормошит легонько, а беззубая малышка заливается кукольным смехом, глаз не сводя с мамули, – Куси-куси-ку-усеньки…, – щебечет красавица, и малявка тихо взвизгивает смехом, и автобус умиляется этой картиной, а я не могу оторвать взгляда от ребёнка…
Смеётся, заливается, медленно зеленея, становясь пунцово-серым…
…Я ещё долго смотрел вслед автобусу, потирая мурашки на руках через рукава.
А что ты хочешь?.. Да запросто!.. Никто не застрахован…
И вдруг ошпарило в голове, мелькнув улыбкой мамы… Отец обернулся, смеясь над моей двойкой… Сестра подняла глаза над книжкой, уроки учит…
Вдруг отчётливо мне по башке, словно десять подзатыльников. А что ты хочешь? А?… А если…
И совершенно подавленный и перепуганный, я бежал домой, боясь посмотреть в глаза прохожих.
Да на хрен мне это нужно?!..
Злой и напуганный, я ругался последними словами, злобно требуя у неизвестно кого немедленно убрать от меня эту гадость, испытывая уже к этому своему «дару» отвращение и ненависть.
Мысленно обращаясь наверх, я горячо и настойчиво повторял своё требование, налегая на «избавь меня».
Потрясённый неожиданным открытием, остановился.
Это я сейчас… молился?.. Что ли?..
И стало страшновато.
Слушай, рассуждал я, стараясь не рассуждать матом, уверенный, что сейчас меня обязательно он слышит, – если это откуда-то пришло, то это можно куда-то и убрать, значит. И я очень хотел бы, чтобы этот… эта особенность от меня что бы… избавь меня от этого, прошу тебя, Господи. Избавь меня от этого, я очень прошу тебя!..
…Прошло очень много лет.
А я, помню, в то время ещё долго побаивался останавливать взгляд на людях.
И постепенно отвлёкся, и забыл совсем. И ни чего такого больше не вижу.
Такая вот история.
****
Снег
…В школе нам в головы вкладывался определённый набор знаний и сведений, мало-мальски обязательных для человека грамотного. Примерно так же, как потом оказалось и в армии. Прапорщик соберёт нас, бывало, в «Ленинской комнате», рассадит за парты, и, поочерёдно вызывая к огромной политической карте мира на стене, начинает «гонять», умудрённо улыбаясь:
– До-обре… До-обре… А Гондурас иде? Угу… А Никарагува?..
Видя, как солдат «полез» в восточное полушарие, прапорщик цветёт, с удовольствием расплываясь отеческой усмешкой:
– Ты де Никарагуу ищешь? В Африке?.. Гатауллин!.. Ты щё? Сказывся?..
И мы ржём, и крупный снежок за окошком сыплет ласково, и до моего дембеля ещё полтора года…
Вот так и в школе было примерно. Учительница географии в пятом классе упорно требовала от нас «вызубрить наизусть» пять-шесть географических названий, штук десять рек и морей, и этого было достаточно, чтобы быть отличником.
… – А теперь…, – она медленно прохаживалась вдоль окон, задумчиво любуясь всё тем же снегом, и мы видели, что она устала, – Кто-о мне назовёт…, – совершенно без интереса тянула она, – Какие вы знаете… Горные системы…, – наугад задавала она вопрос, и несколько человек тянули руки. Обычно те, кому нужны были пятёрки. Все знали – если нужна пятёрка, дождись очередного вопроса, ответ на который ты знаешь, ибо училка поднимает только тех, кто тянет руку. Ибо ей по фигу. От неё муж ушёл. И я тоже поднял зачем-то руку.
Конец ознакомительного фрагмента.